СТИХИ О ПОЭЗИИ И ВЕЧНОСТИ

- Мы переехали в Калугу из Солнечногорска. Отец был военным, и его направили сюда комендантом. И я попала как раз в 5-ю школу. Булат там уже не работал. К тому времени ушел в газету, где и познакомился с моими стихами.
- Вы к тому времени уже представляли, кто такой Булат?
- Нет, не представляла!
- То есть вы не знали ни его стихов, ни его песен?
- Абсолютно ничего!
- А сами вы, что тогда писали?
- Пробежал... или проплакал дождь весенний, выстирал, подзеленил листву, и его серебряные крылья разметали неба синеву... Ну и так далее.
Я плохо запомнила нашу первую встречу. Помню только, что мы гуляли с ним возле почты и телеграфа, ходили по улочке... Булат был в плаще хлопчатобумажном, самом дешевом, такой плащ и я потом себе купила, только у меня был малинового цвета, а у него зеленый -видавший виды.
Он похвалил мои стихи и сказал, что надо уезжать в Москву, сказал, что вообще-то поэтессам надо уметь не только стихи писать, но и картошку жарить, и очень удивился, узнав, что я это умею с восьми лет и что вельветовая юбка на мне сшита моими руками. Произнес он тогда еще одну фразу, которую я запомнила на всю жизнь: "Чтобы алмаз стал бриллиантом, его нужно покатать в алмазной пыли".
- А когда вы познакомились с творчеством Окуджавы?
- Потом стихи какие-то я читала, но особого впечатления они не произвели.
Спустя время я вышла замуж и уехала вместо Москвы в Казахстан - кататься в алмазной пыли, точнее - в казахской пыли. Работала в газете "Молодой целинник". Корреспонденты - все выпускники университетов, из Петербурга, Москвы, Красноярска, и кто-то из этих "юных гениев" запел песню "Один солдат на свете жил, красивый и отважный"... Так я узнала песни Булата, которые мне очень понравились.
Отработав два с половиной года, я вернулась в Калугу, и мы с Булатом снова встретились.
Он уже взошел на пик своей первой славы, выступал очень успешно... Гораздо позже я узнала его историю, что родители репрессированы, что отец расстрелян, что в ссылке погиб его брат Гиви, что мама отсидела восемнадцать лет в сталинских лагерях...
Булат был старше меня на шестнадцать лет. И всего на несколько лет моложе моих родителей, тоже фронтовиков. Он учитель, а я ученица. Мы никогда границ нашей дружбы не переступали. Никакого фамильярного тона никогда не позволялось, хотя он сам предложил, чтобы я обращалась к нему на "ты". Несколько раз я приезжала к нему в гости, познакомилась с его женой, а когда уже совсем стало трудно в Калуге от "всенародной любви", Булат с Ольгой помог и мне перебраться в Москву. Они жили в одном подъезде с писателем Олегом Васильевичем Волковым, и после переговоров меня устроили литературным секретарем к Волкову.
- А что, Булат Шалвович был вообще такой добрый человек, готовый всем помогать?
- Не знаю обо всех, но мне в жизни он помогал много. Моя вторая книжка вышла благодаря его усилиям. Меня же в Калуге двадцать лет не печатали, вокруг рукописи такой водоворот возник... И вот первый раз в жизни я поехала к Булату просто поплакаться в жилетку. И он написал в обком партии письмо, где говорил, что тридцать лет следит за моим творчеством, считает меня ярким дарованием и просит разобраться..
Он же и написал предисловие к этой книжке "Четыре степени свободы". Она вышла, правда, вся "потрепанная" редакторами, в ней остались стихи, написанные на заре туманной юности. Когда я увидела ее в таком виде, опять поехала к нему. Он спросил: "Ты стыдишься этих стихов?" - "Нет". - "Ну, тогда пусть выходит хоть это".
Когда я ему эту книжку дарила, надписала так: "Непобедимому учителю от непобежденной ученицы".
-Мы продолжали общаться, перезваниваться. Помню любопытный случай. Я ему показала свои новые стихи. Он стал читать недовольно: "Ну, кто так рифмует?! Ну что это такое?" Тогда я показала ему его стихи и тоже сказала: "Ну, кто так рифмует?!" Он удивился: "Да? Я и не заметил..."
И когда мы в прихожей прощались (у меня волосы были - вот такая шапка на голове!), я подошла к зеркалу, стала причесываться и, вспомнив о неудачных, взлохмаченных рифмах и строчках, говорю: "Булат, меня причесывать бесполезно". Он посмотрел в зеркало, погладил свою лысину и заключил: "Меня - тоже!"
- "Я вам описываю жизнь свою, и больше никакую..." - так писал Окуджава в стихотворении, посвященном Борису Чичибабину. Ведь это вы его с Чичибабиным познакомили?
- Да. Он меня как-то спрашивает: знаешь, есть такой поэт Чичибабин? Я говорю: знаю, мы друзья. Он: познакомь! Я присутствовала при их первой встрече:
они, как два маленьких ребенка на детской площадке, увидели друг друга и несказанно обрадовались, сверкали глаза и у того и у другого. Потом они уже встречались у Булата на даче. Они друг другу пришлись, и как люди, и как поэты.
Последний раз он звонил мне по телефону перед отъездом на Запад: ну вот, опять не увидимся. Я говорю: "Я тебя по телевизору видела, очень хорошо повидались". Посмеялись. Это был наш последний разговор.
9 мая, как обычно, я набираю номер, (каждый год поздравляла его с днем рождения и Днем Победы) - ответил автоответчик. А через месяц его не стало...
Похоронен он на Ваганьковскском кладбище. На могиле простой деревянный крест. Ведь он крестился перед самой смертью под именем Иоанн.

ПОСВЯЩЕНИЕ БУЛАТУ

Мне богом данный брат,
В безбожном переулке
Торгуешь ли с утра
У черствой славы булки?

Или сухой рукой
Через проспект всемирный
Историю с клюкой
Ведешь, минуя мины?

Булат ты мой, Булат,
В серебряной оправе!
Нет ни золы, ни зла
В твоем звенящем сплаве.

Но дым Отечества
Обходится втридорога:
Накормит досыта,
Разденет донага.
На ум наставит
И на путь направит.

Нет судей у тебя
Лишь трибунал Всевышний.
Все подозренья спят,
Один предлог - на вышке.
Приставки - по местам,
И суффиксы - при деле.
Да только корень там,
Где снова проглядели.

Свети и жги, Булат,
Как велено, глаголом,
Пока из-за угла
Не подобрались к горлу.

Пока твоё перо
Раздельно, а не слитно,
Пока на твой порог,
Как лист, летит молитва.

Дабы продлил Господь
Твой путь, забывши меру.
Воспой, Булат, воспой
Замученную веру,

Надежду и любовь
Все истины святые,
Пока плывут гурьбой
Форели золотые,

Пока хулы зола
Не примешалась к славе,
Пока звенит булат
В серебряной оправе.

Валентина Невинная

- Валентина, а вы ведь раньше пришли к вере? Вы с ним разговаривали о6 этом?
- Нет, как-то уж так сложилось. Но интересно вот что. В начале девяностого года меня пригласили в Оптину Пустынь, я поехала на масленую неделю перед Великим постом. Конечно, я ходила на службы и подала записку за всех своих друзей, в том числе и за Булата, написала (в скобках) Окуджава, я тогда не думала, что он не крещен. Говорю монаху, принимавшему записки, что не знаю его православного имени. Он говорит: напишите только, что грузин. Я написала.
А потом с женой Булата разговаривали, уже незадолго до его смерти, и выяснилось, что он не крещен и что каждый день несколько человек молятся о том, чтобы он пришел к вере. Я сказала, что тоже буду молиться.
Но ведь Булат - поэт от Бога, и жил он по Божьим законам. Благороднейший человек. Умел отличать добро от зла. У него есть такие стихи прекрасные о том, что он завоевал свое право так смотреть на жизнь в окопе. Воевал в пехоте, в разведроте, был под шквальным огнем, прошел весь ад, ранен тяжело.
Но в любой ситуации он сохранял чувство собственного достоинства, был человеком неподкупным.
Он ошибался, безусловно, потому что дитя своей эпохи. Он и Борис Чичибабин...
Когда я их знакомила, произошло следующее. Булат только приехал из Японии, удивлялся, как у них сохраняются реалии старины. Я, может, некстати, сказала тогда, что коммунисты не добрались, вот старина и сохранилась... Он обиделся, резко вздернул брови. Его песни гражданские, его стихи о Ленине, о комиссарах в пыльных шлемах, о декабристах писались совершенно искренне...
- То есть он не наступал на горло собственной песне, писал не по указке партии...
- Нет, конечно. Нет. Он вообще трудно жил. Государство ему ничего не давало. Все зарабатывал своим потом и талантом. А вот от ордена Дружбы народов отказался, не поехал его получать, сказал: "Я не вижу никакого смысла в этих наградах". Но делалось все без вызова, без гордыни, а совершенно убежденно и спокойно.
Вот архимандрит Кирилл тоже человек другого плана, но они оба воевали, архимандрит Кирилл (лейтенант Павлов) прошел всю войну и Сталинградскую битву, видел тоже этот ад и Волгу, красную от текущей крови, как и Булат, прошел испытание смертью. Я думаю, это их неподкупное прошлое стояло за ними. Когда архимандрита Кирилла через много-много лет нашли его военные ордена, он тоже отказался от них. Его спросили, что же сообщить, почему не вручили награды, тот ответил: "Скажите, что я умер". Так и Булат "умер" для государственной жизни. И только последнее время, с перестройкой, и он, и Борис Алексеевич, по-моему, искренне поверили в то, что засиял свет свободы.
- Сейчас многие упрекают Булата, что он продался новым властям.
- Никому он не продавался, он поверил, что теперь, после всех концлагерей, распределительных талонов, после плюшевых портьер, за которыми совершались преступления, начнется новая эра. Многие ведь уверовали, да и мы поначалу... Мы же романтики все. Булат через всю жизнь пронес свой юношеский романтизм, хотя знал изнанку "счастливого бытия". Сколько раз он говорил, что бывал неприятно удивлен, обнаруживая свою фамилию под коллективными письмами, которые он в глаза никогда не видел.
Помню интересный случай. В один из его приездов в Калугу мы встретились в кафе. А я знала, что человек, сидящий за соседним столиком, сексот. Написала Булату записочку. А он повернулся туда и произнес: "У меня в таком-то году был личный филер, я его спросил, сколько платят, он назвал сумму, а я ему: "Буду платить тебе на пятьдесят рублей больше, только не маячь перед носом".
Сосед за столиком покраснел и удалился.
- Валентина, часто, когда вспоминают Окуджаву в Калуге, я слышу не очень доброжелательные отзывы, дескать, и человек он в общении малоприятный, и учитель никакой... Как вы можете это прокомментировать?
- Я думаю, это не совсем так. В пятой школе его любили учителя, помогали ему выжить, тайно называли вполне ласково - "Булочкой". Может быть, он был ни каким преподавателем, но это был настолько незаурядный человек, что, конечно, не вписывался в эти рамки. Уж очень он безыскусен, не умел сохранять учительский имидж. Ну и вспыльчив весьма... Он же восточный человек. Зато и отходил очень быстро.
Но он был все-таки человеком ранимым, долго не имел права жить в столице, подвергался слежке, все это не могло не наложить отпечаток на характер. А с некоторыми людьми действительно чрезвычайно трудно находил общий язык.
- А каких современных писателей он любил кроме Чичибабина?
- Олега Чухонцева. Он его выделял. Любил Ахмадулину, Трифонова. С Фазилем Искандером дружил и с Нагибиным.
- Хорошая компания...
- Да, вот насчет компании и Булатовского остроумия. В одну из наших встреч я приехала в Москву, сели, чайку попили, он спрашивает: "Ну, как ты там, в Калуге живешь?" Я говорю: "Ты же знаешь, как живу: писать пишу, но не печатают... Один из редакторов сказал, что, пока он жив, Ахматову, Окуджаву и Невинную печатать не будет". Булат помолчал и сказал: "Тебе что, компания не нравится?"
- Валентина, насколько мне известно, к концу его жизни вы стали видеться редко. Булат Шалвович, конечно, часто уже находился за рубежом, но, наверное, существовали и еще какие-то причины?
- Да. В Москве я жила в доме, который продали вместе с жильцами футбольному союзу, тайными кураторами которого являлись братья Квантришвили, известные уголовные авторитеты. Мне при- шлось защищать не столько свои интересы, сколько интересы людей, попавших в беду. Три года мы вели с ними войну в полуразрушенном не отапливаемом здании, где нас пытались и подкупить, и угрожали, и громили, и поджигали, и много чего страшного там происходило. Это, конечно, отдельная история.
И вот тогда я позвонила Булату, он отсутствовал. Мы разговаривали с его женой Ольгой. Кстати, удивительной женщиной, которая и Булата много раз спасала, и мне тоже помогала. А у Булата тогда уже начались серьезные проблемы со здоровьем. Ольга меня внимательно выслушала и сказала: "Он этого знать не должен, и обещайте мне, что вы ему ничего не скажете, если желаете ему добра".
Я сдержала слово, и пока шла эта война, я виделась с Чичибабиным. с Наумом Коржавиным, с Анастасией Цветаевой, но Булату не сказала ни слова.
В последний наш разговор по телефону я тоже ничем не обмолвилась о своих бедах. Вот noшутила тогда, что повидались по телевизору, как хорошо... Договорились, что все же встретимся. Но уже не привелось.
Встретились, когда уже шло прощание в Вахтанговском театре.
Тогда, перед отъездом, я пошла на калужский рынок купить розы, а там все импортные, мертвые, без запаха. И вдруг стоит женщина, как часовой на посту, немолодая, но красивая, и продает темно-красные розы. Я спрашиваю: "Сколько ваши розы стоят?" Она назвала приличную цену. "А почему так дорого?" Она ответила, что провоевала всю войну. Теперь ей семьдесят пять лет, а вот сама эти розы выращивает, чтобы свести концы с концами. И я, не торгуясь, купила у нее эти прекрасные цветы. Меня поразило то, что она тоже воевала, как и Булат.
Вот эти розы и еще свечку из часовни Кирилла и Мефодия я принесла к его гробу.
- Валентина, кроме стихов, представленных в нашем материале, я знаю, вы ему еще посвящали стихи?
- Были еще стихи шуточные, несерьезные, которые нигде не печатались. Они написаны по особому поводу. Булат ведь мучился от язвы. Он рассказывал, что во время войны ели сухари и пили буквально из лужи и ничем не болели. А после войны все эти узлы развязались.
Как-то я его угощала пирогом своего приготовления, он ел с удовольствием, а затем спрашивает: "На чем пекла?" - "На маргарине". - "Ты что, уморить меня хочешь?" Но ничего плохого не случилось, а я написала "Стихи о вечности и пироге":

Ершалаим уездного пошиба.
Сиречь - Калуга - ждет тебя. Булат!
Но кто тебе так неизменно рад,
Как я, твоя нисколько не подруга?
Никто! Никто. Где зависть или лесть?
Мы вместе пережили века стужу.
Вновь будем говорить, и пить, и есть.
Ведь наши речи не впадают в лужу.
А после воспарим. "До новых встреч!"
Неважно где: в Москве или на Марсе.
И. чтобы для тебя пирог испечь.
Я тесто замешу на чистом масле.
О, только не болей! Н не жален,
Что ты сюда заехал в оны леты.
Тебе к лицу и тихий свет полей,
Н горные снега, и эполеты.
Соузник мой, соратник н собрат,
Мы будем вечно помнить друг 6 друге.
Когда-нибудь напишут: "Здесь, в Калуге.
Творили Валентина и Булат".

Беседовала Марина УЛЫБЫШЕВА